Лускан
Она предлагала ему рукопожатие – жест, который он умудрился понять и отметить не сразу, поглощенный рассредоточенным обдумыванием ее внезапных условий и собственного надоедливого голода. Кажется, он протянул ей руку чуть резковато, когда все же решил ответить на рукопожатие – ненавязчиво, но уверенно, привычно, а отпуская, мягко проскользил по ее руке пальцами, будто бы потерял связь с конечностью, стоило только этому короткому эпизоду завершиться.
Он слишком отвлекался сейчас, но такова была его природа; он бесконечно жалел себя, волновался, что снова будет обманут, прокручивал в голове варианты, как сам может обмануть тех, кто ему доверился, хочет он этого или нет – так действовала на Лэя временная свобода, те короткие моменты, когда его хозяева переставали контролировать каждый его шаг, забывая о нем, отвлекаясь на новые, еще не настолько травмированные игрушки.
По крайней мере, этот чай действительно дарил немного успокоения, и Лускан был благодарен Хранительнице за выбор прекрасного места. Грискорнцу даже удалось немного угомонить свой голод, но недавний приступ вновь вывел его к мысли, что ему давно следовало разузнать еще кое-какие вопросы.
К счастью, Мэйлум была местной. Он мог спросить у нее – к тому же, затянувшееся молчание никого из них не порадовало бы.
- Здесь столько нового, - начал он издалека, пока его взгляд скользнул по посетителям, нашел в толпе официантку-орчиху. Орчиха не привлекала его даже в пищевом плане, что вызывало у следопыта легкий приступ отвращения к себе – когда он успел выработать такую брезгливость? Когда успел настолько обнаглеть, что теперь единственное, чего он хотел бы отведать – ту самую тонкую шею, с которой он так нежно убрал бы эти вьющиеся алые локоны?..
Все дело было в ней. Он увидел ее тогда первой. Он запомнил ее.
- У вас очень много… видов живет, - отвлеченно, глухо заговорил Лэй, обернувшись обратно к своей новообретенной спутнице. Его собственный голос звучал для мужчины глухо, словно издалека, пока он продолжал тускло и безэмоционально, как заведенный часовой механизм: - Впрочем, там, откуда я прибыл, видов тоже много. Большинство из них еще и вампиры - так много, что в любой забегаловке можно отыскать особую кровь в бутылке. А в некоторых городах выбор крови и вовсе… больше… выбора еды…
Паузы в его речи напоминали, скорее, дремотную рассеянность – по крайней мере, ему следовало на это надеяться. Рассредоточенный взгляд переливчатых зеленоватых глаз вновь проскользил, запоминая, по каждому завитку алых локонов напротив, растворился в медовой желтизне глаз Хранительницы, отметил каждую точеную черточку ее лица. Шея, ее тонкая благородная шея, не давала ему покоя – ее линии, такие плавные, кожа, такая тонкая – казалось, она мягче воды под его загорелыми пальцами, дрожащее ранимое горло боязно вздрогнет под холодным прикосновением, не зная, не видя – клыков или губ. Тонкие руки – в его руке будут казаться настолько более бледными, настолько более хрупкими, что он замрет, увидев сгиб ее запястий – что, если одно его движение испортит, сломает, разрушит?.. и как бы он не отрицал, в глубине души он хотел разрушать – не как грискорнец, путь хотел каждый из его вида, он, Лускан, не мог допустить, чтобы что-то, настолько прекрасное, существовало рядом с ним, но не хотел отпускать. И даже почти невесомо пробегая пальцами по линии вен, по хрупкой изнанке руки и локтя, он все равно будет думать о разрушении, потому что таким уж он был – телесным, приземленным, лишенным души, желающим растворения, исчезновения того, чего не мог поглотить…
… и как же далеко звучал собственный голос, там, в мире реальности.
- … и нет ли… у вас чего-то похожего?
Он ждал какого-нибудь нейтрального ответа, и не столь важно, какого – положительный слегка обнадежил бы его, дал бы еще несколько часов или даже дней спокойствия, отрицательный же значил бы лишь то, что ему вновь придется обманывать себя и других, обещая хорошее времяпровождение, о котором он забудет, стоит только закрыться двери. Впрочем, все было не так и плохо: у него был перед глазами удивительный образ, о котором он сможет думать.
Прежний Лэй сам назвал бы это отвратительным по отношению к женщине напротив. Но, в конце концов, вся мораль, кажется, ушла вместе с душой – и какая уж разница, если он никому не скажет?
Впрочем, Мэйлум все же удалось его огорошить. Как же глупо он чувствовал себя теперь, вспоминая, как легко надеялся ее одурачить; не нужно было много ума, наверное, чтобы увидеть в нем голодного кровососа. По крайней мере, другие его мысли нельзя было так легко прочитать на лице – к счастью, мимика его нечасто бывала выразительной.
Отвлеченный рассказ о вампирах Рила окончательно оживил его, а указание на вполне живую и вероятную пищу заставил смутиться. Рассмеявшись, он только и мог, что отрицательно покачать головой – нет, он не мог питаться сейчас; это требовало совсем других условий и времени, влекло не лучшие последствия и, к тому же… он все еще не был уверен, что сможет сделать хоть глоток кого-то еще. Не когда она так близко, не когда она так рядом.
Но Лэй внезапно слишком четко осознал, как рад, что она говорит. Он наконец-то мог просто побеседовать с кем-то.